Пылающий остров (Художник Г. Макаров) - Страница 94

К оглавлению

94

«Вы лучше спросите, биг-боос, почему я не в аду».

«Но, но! Что это за тон? У меня не слишком много времени для вас!»

Министр остановил прибор.

— Что это такое? — приглушенно спросил Кленов.

— Это разговор небезызвестного вам мистера Вельта с Тихим океаном. Сущность того, что я хотел вам сказать, вы поймете из дальнейшего. Методом интерференции перекрестных волн удалось записать этот разговор, хотя он и велся на направленной волне.

— Да-да, я знаю этот метод. Я сам принимал участие в его разработке.

— Это ваш метод, профессор Кленов. Теперь слушайте дальше.

Сергеев снова включил прибор.

Кленов слушал напряженно и внимательно. Временами он вскакивал, ерошил волосы. К концу притих.

«Мне не до родительских нежностей!» — грубо сказал Вельт.

Прибор умолк.

Кленов торжественно поднялся. Министр наблюдал за ним.

— Это открытие ирландца Лиама, ассистента профессора Холмстеда. Лиам, Вельт и я — мы все были его ассистентами. Это отец Мод.

— Мод?

— Это единственная женщина, которую я любил и…

— Так.

— И убил!

Сергеев взглянул на Кленова, но ничего не сказал. Профессор перестал замечать министра, поник головой и задумался. Он взял со стола Василия Климентьевича изящную тонкую ручку из слоновой кости, повертел ее в руках, сломал на несколько частей и положил в карман.

Василий Климентьевич внимательно наблюдал за ним.

— Но ведь профессор Бернштейн — ученый! — наконец проговорил он, вскидывая на министра глаза. — Как он мог решиться на это? Как он мог упустить из виду, чем грозит его поступок всему живому на Земле!

— Как ни странным это кажется, но разобраться в этом можно. Видимо, профессор в силу каких-либо причин находился в состоянии аффекта.

Кленов смущенно затеребил бороду и искоса посмотрел на министра. Тот продолжал:

— Он понял, в каких целях хотят использовать его открытие. Он задумал его уничтожить. При этом позаботился о спасении жизни некоторых членов экспедиции, отправив с ними письмо.

— Спасти двух человек! — воскликнул Кленов. — А миллионы? Миллионы обречены…

— Такова логика. О них он не подумал. Вам, в бытность вашу профессором Вонельком, разве не приходилось встречать людей мягких, жалостливых, которые подбирали бездомных кошек и в то же время работали над созданием атомной бомбы для Хиросимы?

— Да, я видел таких… я мог бы назвать их имена… их знают во всем научном мире.

— И некоторые из них не задумались о последствиях не менее страшных, чем уготовленные Бернштейном. Относясь к Бернштейну справедливо, надо заметить, что его американские коллеги вовсе не находились в состоянии аффекта.

— Какие убийственные, осмелюсь выразиться, параллели всегда вы приводите! Подумать только! И Бернштейн, и я, и многие наши западные коллеги… все мы оказываемся боле чем близоруки… преступно слепы. И в результате… если не атомный пожар Земли, то пожар ее атмосферы! Что же делать?

Старый профессор сжал голову руками. Он или думал или боролся с головной болью. Сергеев следил за ним. От него не ускользнуло меняющееся выражение глаз профессора. Он угадал в них какую-то мысль. Профессор выпрямился, спина его больше не гнулась, потом он встал. Встал и министр:

— Пойдемте, Иван Алексеевич, на совещание ученых. Уже почти девять часов, — сказал он. — Вы увидите сегодня многих ваших коллег и из западных стран, и из Китая, из Индии, из братских стран-соседей… Дело касается всех. Вы тоже нужны там.

Глава X

КОНЦЕРН СПАСЕНИЯ

Марина ничего не написала Матросову, боялась его тревожить. Но он все узнал из письма сестренки Ксении, которая не поскупилась на ужасы.

Через полчаса после получения письма, из которого Матросов только и понял, что теряет Марину навеки, он, получив отпуск, был уже в самолете и летел в Москву.

А спустя три часа, он, не в состоянии дождаться, пока за ним спустится лифт, взлетел через все ступеньки на десятый этаж, представляя лицо на подушке, любимое, изможденное, прозрачное, разметавшиеся волосы, полутемную комнату, запах лекарств…

Когда он увидел открывшую дверь Марину, ее радостно удивленные, расширенные глаза, неожиданную седую прядь в волосах, он так сжал ее в объятиях, что она, счастливая, застонала. Потом, держа за плечи, он оттолкнул ее от себя, чтобы посмотреть, убедиться, налюбоваться…

Марина, сияющая, смеялась и все пыталась спрятать лицо у него на груди.

Надя, заглянувшая было в переднюю, закрыла дверь и стояла в столовой, прижав руки к груди и зажмурившись.

Что-то произошло в Марине. Дмитрий сразу не мог понять. Она стала красивее, взрослее, ярче… Нет, он не знает, что с ней произошло. Ах, эта седая прядь так меняет и красит ее. Но он ничего не сказал любимой. Держа ее за плечи, словно боясь опять потерять, он прошел с ней в столовую.

Догадливая Надя выскользнула в кабинет сестры и стояла там у двери с закрытыми глазами и думала: «Как это необыкновенно! Как она счастлива!».

Потом они, Марина и Дмитрий, говорили. Говорили сбивчиво, бестолково о каких-то пустяках, не отвечая друг другу, говорили и не могли наговориться. И, конечно, целовались. По крайней мере, Надя была уверена, что целовались.

— Это не опасно? Радиация не скажется на тебе? — все спрашивал Дмитрий.

Марина качала головой:

— Меня проверяли счетчиком Гейгера-Мюллера. Я не опасна. Я не излучаю гамма-лучей, — смеялась она.

— Я должен видеть этого замечательного человека. Хочу пожать ему руку. Всем ему обязан, что только можно ждать от жизни.

94