Через несколько мгновений трещина стала гранью обрыва. Лежавший на дорожке кожаный поясок свесился и стал тихо раскачиваться. Стекла были разбиты камнями, разлетавшимися при взрыве. Ганс прикрывал ладонями окровавленное лицо, а сзади него…
Выпрямившись во весь свой маленький рост, в автомобиле позади шофера стоял толстяк — владелец мирового военного концерна, прозванный на Уолл-стрите «Волком». Он быстро жевал сигару. Мешки под глазами стали красными. Маленькие глазки, не моргая, смотрели на то, что могла сделать только одна стихия.
— Такая сила! Такая сила!.. О-о! Господа ученые, теперь я верю вам, — говорил он, протягивая вперед руку.
Кленов, не понимая, смотрел на поднимающийся столб дыма, смешанного с пылью.
Высоко в синем-синем небе плыло легкое, прозрачное облачко.
В глазах у Кленова всё запрыгало, исказилось. Первый раз в жизни он плакал.
— Мод!.. Мод!.. — беззвучно шептал он. — Это я… я убил тебя своим сверхаккумулятором…
Из придорожного кустарника показались робкие фигуры сыщиков.
Вельт-старший говорил, обращаясь к Кленову:
— Хелло, мистер Кленов, вы гениальны! Слава и богатство возместят вам тяжелую потерю. Такова жизнь, молодой человек! О, как я вас понимаю. Нельзя сделать яичницу, не разбив яиц, молодой человек. Я знаю, что такое горе. Я отец Фреда! Итак, располагайте моим капиталом. Сколько нужно вам для восстановления лаборатории?
Кленов смотрел на Вельта. Фигура его казалась мутной, расплывчатой, словно он смотрел на нее через стекло с ползущими по нему дождевыми каплями.
— Это я виноват, — повторил он, — я вовремя не приостановил зарядку… Магнитное поле разорвало катушку…
Вельт рассердился:
— Что вы там бормочете? Я предлагаю вам деньги! Оставим комедию с сенаторами. Я предлагаю вам чек на миллион долларов! Продолжайте ваши работы. Они нужны мне. Я оплачиваю их. Миллион долларов!
Вельт быстро вынул чековую книжку и нацарапал подпись. Потом подумал, разорвал и начал писать снова.
Подошедшие сыщики расступились. Кленов пятился от автомобиля. Вельт протягивал чек.
— Успокойтесь. Берите. Ведь вы же друг моего сына! Я уже люблю вас. Здесь чек почти на миллион, на целых восемьсот тысяч! Только за одно ваше обещание продолжать работы. Я хочу, чтобы вы не чувствовали сейчас одиночества. Мы с вами, дорогой мальчик!
Кленов отвернулся. Одиноко стояла его высокая согнутая фигура.
Из обрыва, словно туман, поднималась пыль.
Подъехал еще один автомобиль. Это был вызванный Холмстедом врач.
— Сэр, вам уже некого больше лечить, — мрачно сказал один из сыщиков.
Шуршали камешки, скатывающиеся по вновь образовавшемуся обрыву. Звук их пропадал где-то внизу. Кожаный пояс больше не лежал на краю пыльной дорожки…
Кузнечики в траве так отчаянно звенели, что солнце в небе утомилось, рассердилось и решило сжечь их живьем. Но доставалось от этого не одним только кузнечикам.
Почтенный датский пастор не знал, куда девать свою и без того поджарую особу. Он незаслуженно страдал от солнца, так как к звону кузнечиков не имел ровным счётом никакого отношения. Он вытащил из-под шляпы платок, громогласно высморкался и, приподняв шляпу, снова накрыл платком свою голову.
Потом спросил шедшего с ним крестьянина:
— Скажите, Петерсен, вы совершенно уверены в том, что виденное вами правда?
Толстый красный Петерсен, опиравшийся на палку, догнал пастора и сказал:
— Клянусь вам, господин пастор, в тот день я был совершенно трезв! Я принес заказанный мне бидон молока и корзину с разной провизией…
Дорога, по которой они шли среди вересковых ютландских степей, сворачивала в небольшую буковую рощу. Сучковатые, черные с подветренной стороны буки тихо шелестели листвой — может быть, о том, какие здесь были прежде дремучие леса и какой могучей державой была Дания.
Скоро над поломанными вершинами деревьев выросли шпили и зубчатые стены старинного замка.
Быть может, в нем жил когда-то строптивый рыцарь, не раз враждовавший с самим королем. Теперь замок одряхлел. Долгие годы был он заброшен. И только за последние месяцы произошли в нем неожиданные перемены.
— Так вы говорите, что у корзины была ручка? — продолжал пастор.
— Совершенно верно! Я приделал ее от старого ведра, после того как на прошлой неделе новую корзину у меня забрал господин Стонсен. Вот уже месяц, как ношу провизию в это обиталище дьявола! Меня пропускал туда детина ростом вот с этот бук. В достопамятный день я, как и обычно, поставил корзину и бидон возле стены и хотел закурить трубку…
— Скажите, Петерсен, не почувствовали ли вы в этот момент желания произнести имя господа бога?
— Клянусь вам, господин пастор, я не почувствовал такого желания! В эту минуту я почувствовал, что кто-то тянет у меня из кармана часы…
— Продолжайте, продолжайте, господин Петерсен! Я должен все это хорошенько запомнить.
— Я схватился за карман, чтобы поймать негодного воришку, и, представьте, никого около себя не увидел!
— Вспомнили ли вы, сын мой, о боге хоть в этот момент?
— Нет, господин пастор! Я так растерялся, что это не пришло мне в голову. Да простит мне господь! Верно, это и послужило причиной всех моих несчастий.
Петерсен захромал сильнее. Они вошли теперь в жиденькую тень. Прямо перед ними вставали высокие морщинистые стены и новый железный мост, переброшенный через ложбинку, когда-то бывшую глубоким рвом.